***
Дорога петляла под сенью леса из стороны в сторону между деревьями, колеи от редко проезжавших телег не были такими глубокими как на поле перед этим. Подступающие с обеих сторон ели приглушали все звуки. Солнечный свет лишь изредка пробивался через ветви и украшал дорогу золотыми пятнами. Ворон, что-то недовольно невнятно прокаркав, медленно шурша в воздухе своими крыльями, покинул свою нижнюю ветку старого вяза, нависающую над дорогой.
Наши монахи пока не перекинулись и словом со времени их отправления с последней стоянки. Седерик уже вдоволь намолчавшись, решил перейти к той стадии дружеского разговора, которая срывает маски с теней сердца, давая возможность свету Духа поразить их.
"Отец, мой, Вы так и не сказали мне, куда мы идем. Вот уже два дня и две ночи прошло, с того момента, когда мы покинули наш монастырь. Тогда Вы сказали, что все станет известно, после того, как пройдем Лысое поле. И вот мы уже углубляемся в Тенистый лес, а я пока и не понял нашей цели" - неправдоподобно робко и кротко для своего телосложения, промолвил Сидерик.
Антоний шел, будто не слыша. Трудно сказать, о чем он сейчас думал. Это мог быть городок, в котором горожане страдали от невежества и грубости барона. Возможно воспоминания о беседе с тем самым бароном, или его крестьянами. Может переживания о деревне к северо-востоку, у которой был неурожай в этом году, и сейчас им практически нечего было есть. Мог быть и простой смертный, вроде Кристофера, монаха собирающего разные коренья и травы. Не исключена возможность, что просто ни о чем не думал – а жил сейчас, любовался темной зеленью елей, сокрытых под белизной снега, замечал редких в эту пору года лесных обитателей, вглядывался в синеву неба или следы на дороге. Глядя на Антония не получится определить ход его мыслей, но однозначно можно сказать, что у него на сердце одно – делать хорошо, просто потому, что это хорошо. Потому что делать просто для того, чтобы вышло хорошо – это его дар Богу. Не важно что это за дело – ходьба или лечение, уход за больным или приготовление глинтвейна в промозглый день возвращающимся из далека монахам, поддержка нищего или обращение барона.
Аббат вздохнул. Перекрестился. Он конечно лишь молился, а не решал судьбы поколений. Вообще он один из тех редких людей, которые умудряются молиться всегда, но временами он любил перебирая четки просмотреть и вспомнить важные обязанности, людей далеких сейчас, просто отпустить груз со своего сердца. Чуть нахмурив брови, он, как иногда у него случалось, не ответил прямо на вопрос, а ответил так, чтобы направить тебя самого в нужное русло, чтобы ты сам сделал это открытие:
"Не стоит недооцнивать врага друг мой. Мы иногда забываем, что мы на войне, и как только это происходит – мы проигрываем. Еще чаще мы перестаем понимать на какой мы войне. Постепенно смазываются в понимании нашем границы между жизнью настоящей и тем, что мы называем жизнью, смертью настоящей, и тем, что люди называют смертью. Но это все лишь следствие, следствие из самой сути греха."
Даже Сидерик, для которого Антоний был как кровный отец, да еще и отец духовный, который переживал о нем и радовался каждому его шажку на познании Истины, даже Сидерик был немного обескуражен таким ответом. Мало того, что не было видно связи такого ответа с его вопросом, так он еще и ставил под сомнение очевидные вещи.
"Не понимаю я, отец. Все братья постоянно бодрствуют, помнят о духовной битве, о истинной жизни во Христе, и о вечном проклятии выбравших дракона. Все говорят о сути греха, как непослушании Богу – Ева ослушалась Его наказа и этим согрешила."
Старец тяжело вздохнул и покачал головой. Он за свою не самую короткую жизнь понял уже, что возраст не играет роли, опыт накопившийся за годы часто мешал сделать шаг любви и построить мост. Одножды осознал, что такое уверенность в своих словах больше чем в Божьих. С того времени старался оберечь других от такой же ошибки.
"Все говорят... бодрствуют...Скажи мне, что было перед тем, как Ева решилась съесть запретный плод?"
"Эм.. Она разговаривала со змеем."
"А что произошло между разговором со змеем и срыванием плода?"
"Она ослушалась.."
"Она решила, что знает лучше Бога что ей хорошо, а что плохо. Из-за пары слов, которые сейчас вроде прозвучали, а мгновение спустя их унес ветер, она позволила ограничить свое доверие нашему Господу. Не знаю, что пронеслось у нее в голове тогда – может то, что возможно Бог дал это дерево как дверь на новый уровень познания, и что все так и должно быть, Он лишь ждет когда они скушают плод, а потом похвалит их за правильный выбор, что ведь это Он дал им головы, а не только сердца.
Не знаю. Господь знает что было у нее тогда на душе тогда. Так что же суть греха?"
"Ну.. недоверие Христу.." – Седрик выглядел немного запутанным.
"Позволение своим умозаключениям или желаниям быть выше чем слова Бога по этому поводу. Ева решила и это ее решение было важнее чем запрет Бога."
Такая беседа как вода прорвавшая плотину. Когда долгое время чувствовал, что что-то не так, и как примерно нужно чтобы было хорошо, только никому не был в силах объяснить, и вдруг находится человек, в котором видишь открытое сердце для принятия истины и стремишься как можно скорее дать ему это.
Молодой брат же пока не понимал этой своей особенности, он в этом был как ребенок – такой поиск для него был в порядке вещей, жажда быть лучше, помагать быть лучше другим, делать, что в его силах. Аббат тем временем продолжил, после нескольких мгновений передышки, иногда так необходимых во время беседы, чтобы припомнить себе кто ты и для чего все это делаешь.
"Враг не дремлет. Он хитер и коварен, силен и мягок когда нужно. Он пользуется любым нашим подведением итоговой черты в чем бы то ни было, чтобы со временем этой крайностью отвести нас от Него. Как только решение становится дороже поиска Его слов, враг начинает смазывать границы между понятиями. И люди могут горячо и убежденно говорить о духовном поле брани и войне, только... только жизнь окаменеет, огонь в сердце превратится в едва тлеющий уголек.. Они будут говорить хорошие правильные вещи, а в жизни все будет оставаться так же как и было, словно бы они достигли своей цели и им больше уже ничего не надо. Незаметно, сначало тихо а потом все более и более настойчиво начинают наставивать на важности своего ощущения и состояния тут, на земле, переставая подражать Христу, словно беззаконники начинают говорить о своей человеческой натуре, которая тоже чего-то хочет, да и дал ее Бог и Он сам виноват что она хочет. Слепцы, виляя словами на деле обвиняют Христа в своем грехе. Они словно говорящие статуи, называют смертью все живое, а духовной войной называют лишь то, что будет свернуто и уничтожено, как корзина, которая сослужив свою службу бросается в огонь. Словно специально стараясь забыть вкус небесного дара, они поддаются водовороту рассуждений, отвергая тот видимый Духом ответ данный им как раз вовремя"
Антоний на время умолк. Иногда трудно понять не перешагнул ли ты границу осуждения, не делаешь ли словами того же, что видишь в других. Трудно передать тот леденящий холод, который пробирал его до глубины души во время пустых и бессмысленных разговоров с некоторыми братьями. Вроде бы одни цели и одни мысли, а разговор как с каменной стеной, пустой, как будто ты один в комнате. Временами аббата охватывало отчаяние, до того момента пока покаявшись не вспоминал единственный источник истинной радости, примере Христа, который просто давал и не требовал взамен, штурмуя твердыни наших сердец самым простым и эффективным оружием живой воды. У Сидерика видно сердце тоже говорило в этом направлении:
"Но ведь Христос победил змея, ведь Он дал нам дар прощения, исцеления от самих себя" – искорки танцевали в его глазах. Молодой монах тоже молился в каждый момент жизни, хоть и не осознавал этого.
"Ты прав сын мой. Ты однозначно прав. Не сказал самого важного, для чего и начал говорить – вся наша надежда только на Божью благодать. Как бы хорошо мы ни думали каким бы праведными не были наши мотивы, если это будет только наше – враг одолеет нас. Христос победил грех, а не мы. И живем мы только тогда, когда мы в Нем, а благодаря Его жертве – всегда. Нет определенностей в жизни, каждая ситуация вызов – решать самому или спросить у Него. Решая сами мы решим что-то жестко, оставляя на людях клеймо, или отказываясь от чего-то уйдем в крайность. Советуясь с Ним мы не получим определенности, которую так обожествляет враг, будущее останется в подвешенном туманном состоянии, но зато настоящее будет осенено светом в сердце, который лучась покажет что тебе сейчас делать хорошо и предназначено. Многие борцы с грехом выдумывают какие-то правила, вроде исповеди или неупотребления вина, и говорят что это обезоружит врага, забывая что враг уже побежден отходят от источника благодати. Исповедь следствие а не цель, как и дары следствие а не цель. При искушении полагайся на непонятное и туманное "Божья милость" а не на средства борьбы подсказываемые разумом и взывающими к воле."
Переведя дух аббат продолжил, своими необычно синими глазами всматриваясь в Сидерика:
"Нашелся человек, который заинтересовался тобой и твоей судьбой, твоими качествами и умениями. Мы с тобой знаем, что ты мог бы делать больше чем делаешь сейчас, и чувствовал бы себя ты тогда лучше. Мне очень мило и приятно с тобой, ты мне и вправду как сын, но не здесь твое место, тебе пора расправить крылья и стать тем кто ты есть по праву перерождения."
"Отец, но я же еще не всему научился, мне столько еще хотелось бы узнать о таинствах веры. И как это.. Кто этот человек?.. И кто позаботится о Вас и как я буду без Вас?" - он догадывался об этом, видел что аббат что-то готовит и замышляет. А сейчас когда услышал то, что до этого говорило воперики мыслям сердце, и радовался и печалился. Понятно к чему отец подводил, и от этого становилось немного страшно.
"Ты не научишься все время учась, и знаешь достаточно, чтобы научится большему – просто давать, и Отец наш откроет что нужно, когда нужно. Я постарался напомнить тебе о истинном, невидимом для многих. А человек.."
"Это я" – проревел глухой бас.